Ночи кровавого железа - Страница 14


К оглавлению

14

– Хорошо. У меня достаточно развито чувство гражданского долга. Но, может, вы мне намекнете, в чем дело?

– Вы уже сообразили, Гаррет. Я вас знаю. Я нуждаюсь в помощи, но мне неудобно вас о ней просить. В серьезной помощи. У меня возникли трудности. Нравится мне или нет, но, похоже, только вы знаете, как эти трудности разрешить.

Наверное, это был комплимент.

– Правда?

Меня распирало от сознания внезапно обретенного могущества. И одновременно моя подозрительность переходила в паранойяльную форму. Когда мои враги лезут из кожи вон, чтобы сказать мне любезность, я начинаю психовать по-настоящему.

– Да.

Он что-то проворчал, должно быть, на иностранном языке, потому что ни один благородный человек не станет произносить слова, которые мне послышались. А офицеры Стражи все сплошь благородные люди. Пообщайтесь с ними. Они такого вам наговорят, пока будут обчищать ваши карманы!

– А в чем дело?

– Лучше я вам покажу. Это недалеко. Я похлопал себя по разным местам, чтобы убедиться, что оружие все еще при мне. Что-то тихо пробормотав, Туп произнес:

– Борьба за власть достигла предела, Гаррет.

– Что еще новенького?

Года два у нас не было крупных переворотов или низложения короля, но, в общем, смена правителей случается у нас чаще, чем Брешущий Пес меняет одежду.

– Образуется фракция реформаторов.

– Ясно.

Нехорошая новость для его собратьев.

– Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да.

Я и сам слышал недовольное бурчание. Но люди всегда недовольны. Здесь, в реальном мире, мы не принимаем все это всерьез. Это политика. Никто по-настоящему не хочет перемен. Слишком многим есть что терять.

– Я рад. Потому что у нас возникло одно срочное дело. Мы получили приказ. В случае неисполнения нас подвесят за яйца.

Усекаете? Он даже стал выражаться, как благородный человек.

– А при чем здесь я?

– Мне неловко признаться, но никто из нас не знает, как к нему подступиться.

Проклятие! Он влип. Он напуган. Небось ему уже показали веревку, на которой его подвесят.

– Я долго размышлял. И нашел единственный ответ: обратиться к вам. Вы знаете, что делать и достаточно законопослушны, чтобы это сделать. Если я смогу вас уговорить.

Я молчал. Я знал, что мне не понравятся слова, которые он собирается произнести. Я закрыл рот, чтобы оставить себе путь для отступления. К старости я обрел потрясающую выдержку.

– Если вы нас выручите, Гаррет, вы не пожалеете. Мы позаботимся о том, чтобы вы получили достойный гонорар. И Стража будет всегда вас прикрывать.

Да. Это было бы неплохо. У меня бывали неприятности со Стражей. Однажды они осадили мой дом. Пришлось потрудиться, чтобы они удалились.

– Ладно. Так о чем же речь?

Меня знобило. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы смекнуть, что меня ожидает какая-то пакость.

– Лучше я покажу вам, – настаивал Туп. Хотя его предложение звучало заманчиво, оно нравилось мне все меньше и меньше.

11

Мы прошли всего километра полтора, но эти полтора километра привели нас на край света, где царит другая жизнь, в предбанник ада, называемый Дном.

Танфер славится тем, что в нем живут разумные существа почти всех видов. В основном подобные тянутся к подобным и живут общинами, в близком соседстве. Это относится и к людям, которые не составляют этнического большинства. Метисы живут раздробленно, селятся на свободных землях, где попало, и часто им нигде не рады. Две третьих города занимают трущобы. Бедность в порядке вещей.

Но жители Дна смотрят на трущобы, как жители трущоб на Холм. Обитатели Дна живут в палатках, сшитых из тряпья, или в лачужках, сделанных из палок, грязи и мусора, который надо успеть собрать прежде, чем на работу выйдут мусорщики из крысиного народца. А еще в районе Дна сотня существ нередко ютится в здании, лет двести назад построенном для пяти или десяти обитателей; за это время окна, двери и полы разобрали по дощечке и пустили на растопку. Бедняги ночуют в подворотнях и на улицах; некоторые настолько нищие, что у них даже нет травяной циновки вместо матраца. Они живут в неописуемой грязи. Мусорщики ходят сюда только с охраной. Солдаты появляются здесь только ротой, не меньше – если вообще появляются. Многие солдаты родом отсюда и теперь не хотят возвращаться даже ненадолго.

Дно – это крайняя степень падения. Нижняя точка, если катился вниз с Холма. Тот, кто докатится до Дна, вряд ли когда-нибудь поднимется снова. Разве что в погребальной повозке.

В районе Дна лишь гробовщики чувствуют себя в безопасности. Они приходят каждый день со своими повозками, одетые в длинные серые одеяния с вуалями, которые скрывают их лица, и подбирают покойников с улиц и переулков. Они работают и монотонно повторяют: Выносите мертвых! Выносите мертвых! Гробовщики не заходят в дома. Они нагружают повозки и доставляют их содержимое в городские крематории. Гробовщики работают с восхода до заката, но каждый день на улицах остается все больше и больше неубранных трупов.

Смерть на Дне так же неприглядна, как жизнь.

Жизнь на Дне ценится меньше всего. На Дне ценится лишь один товар. Молодые люди. Крепкие молодые люди, выжившие на улице. Только эти парни выигрывают от ведения войны в Кантарде. Они вербуются в армию, как только им позволяет возраст, и на свое жалованье вытаскивают из ада всех, кого могут. Несмотря на буйную, недисциплинированную юность, они изо всех сил стремятся стать хорошими солдатами. Если они будут хорошими солдатами, они заработают достаточно, чтобы вытащить со Дна свои семьи. Они едут в Кантард и мрут там как мухи ради своих семей.

14